Интересно, что через годы забылись прикольные детки, злобная администрация, подружки-учителя... Ярче всего в памяти живут квартирные хозяйки, у которых я снимала... так скажем, угол :).
Первая была вдовой какого-то районного партийца, всю жизнь проработавшая в какой-то сельской конторе. В молодости очень хорошенькая блондиночка, ныне сварливая моложавая бабка, которая ныла у меня над ухом как больной зуб: о том, что мы городские не знаем, как дается хлеб, и как тяжела жизнь селянина, что живем мы на всем готовеньком, ходим по чистому асфальту, а русский мужик в это время ... стонет по полям, по дорогам, - и далее по тексту. Каждый раз подловив меня по дороге к моему углу (комнатке без двери), в красках расписывала, как плохо она себя сегодня чувствовала: наверное, давление повышенное (что сопровождалось немедленным приемом лошадиной дозы от повышенного давления)... через полчаса, прислушавшись к себе, она делала вывод, что давление, наверное, было пониженное - и на грудь принималась доза от пониженного. :) Она демонстрировала мне свои больные зубы за обедом. Делала тонкие намеки на то, что хорошо бы мне ходить в соседний военный городок - дабы заполучить молодого лейтенантика. Она легко заходила в мою комнату в любое время и непринужденно беседовала со мной, чтоб я в это время ни делала. При этом она считала себя интеллигенткой и дамой из местного "высшего общества".
На ее лице беспокойно бегали маленькие злые глазки. На голове были кудрявые перышки непонятного цвета. Она выглядела именно такой, какой и была:).
Молоденькие местные учительницы ужаснулись, услышав, к кому меня пристроили на постой, и быстренько нашли мне другую хозяйку.
Она выглядела так, как будто в юности заканчивала пансион благородных девиц: крупные четкие черты лица, ясный взгляд, гордая постановка головы. Она бы украсила любое кино - настолько красива и выразительна была ее внешность.
Она никого никогда ни о чем не просила. Всегда была рада меня видеть (у меня был отдельный вход) и никогда по собственной инициативе не заходила ко мне.
В молодости, чтобы прокормить 3 своих и 3 приемных детей, затаскивала с низкой платформы на поезд 25литровые бидоны с молоком и везла в город их продавать (я с этих перонов с трудом забиралась на поезд без всякого груза вообще, тот еще цирковой номер). Пахала всю жизнь. Когда я ужасалась тяжести ее работы и ее жизни, она с достоинством отвечала: Ну кто-то же должен, Анечка, и эту работу делать.
Один раз на трюмо я увидела ее в юности: самой обычной несколько грубоватой внешности девушка.